Типажи великой Бауманки. Часть первая
Судьба пронесла «внедренца» могучим ураганом сразу по нескольким лабораториям института. Здесь он пересекся и с самими студентами, преподавателями, аспирантами, и обслуживающим персоналом вуза. Его рассказ о пережитом и прочувствованном нам показался чрезвычайно занимательным. Поэтому мы решили опубликовать его без купюр.
Сподвижники
Заведующий лабораторией Владимир Грачев и заведующий кафедрой Виталий Иваненко войдут в историю не только самой лабы, но и Бауманки в целом. Они приняли свою лабораторию в лихие и разрушительные 90-е, когда она лежала в руинах. Здесь царила разруха, пылились надгробиями безжизненные старые станки, и пахло кошачьей мочой. Иваненко нашел инвестиции, и «Грачев со товарищи» засучив рукава взялись за дело.
Отживший свое металлический хлам был безжалостно выброшен. В лабу были закуплены, завезены и смонтированы новые станки и новое современное оборудование. Для монтажа многих станков приходилось пробивать стены и с задорными криками протаскивать по миллиметру многотонные конструкции мощными бурлацкими рывками вдохновенной кучкой энтузиастов. Это был, может, и не подвиг в чистом виде, но что-то героическое в этом явно было.
Иваненко и Грачев были чистой воды сподвижниками. Такие люди в свое время покоряли Сибирь, открывали море Лаптевых, мысы Дежневых, строили в чистом поле новые засеки, города и станицы, пробивали Северный морской путь. В итоге в том месте, которое раньше напоминало помойку с «местом облегчения» для бродячих котов, возникло современное промышленное предприятие с сотнями работающих.
Многие лабы, поднятые сподвижниками из руин, сейчас приносят институту неслабый стабильный доход. А также служат полигоном знаний, где куют свои кандидатские и докторские диссертации аспиранты и обкатывают свои производственные навыки («прокачивают скилы») тысячи студентов.
Про Грачева на факультете кто-то сочинил стишок – на манер «Бородино»:
«Нелегкая досталась доля,
Здесь каждый – гений, каждый – волен,
Каждый талантом своим болен,
Сойдешь с ума от этой роли,
От братии своей».
Будучи искушенным дипломатом, Грачев в работе и с начальством, и с подчиненными тщательно продумывал каждый свой шаг. В итоге вверенная ему лаба напоминает крепкое судно, летящее на всех парусах по спокойным водам.
И только один раз Грачев сделал роковую ошибку, когда принял на работу «волшебника слова, гиену пера, виртуоза метафоры, акулу риторики и ястреба русской словесности» (все – в одном флаконе) –медийщика Матусевича.
Матусевич
Матусевич был человеком интересной судьбы. Его, как товарища Сухова из «Белого солнца пустыни», судьба мотала от Амура до Туркестана. Много лет назад он, по глубокому недоразумению и непостижимому выверту судьбы, окончил Бауманку, подрываясь на каждой сессии, как плохой сапер на минном поле. Декан много раз мечтал могучим броском дискобола вышвырнуть Матусевича из стен института и забыть о нем, как о дурном сне, навсегда. Но каждый раз Матусевич каким-то мошенническим образом выкручивался. Делать зубодробительные курсовые и домашние задания ему помогала вся общага – благо он был широко известен в узких кругах.
В итоге Матусевич вымучил, выжал, выкрутил, высверлил из Бауманки вожделенный диплом глубокого безысходного троечника. После чего с головой окунулся в медийную сферу. В нем открылась роковая бездна медийных талантов. Он публиковался в самых разных изданиях – от армейского «боевого листка» до респектабельных западных контор. А спустя много лет катапульта изменчивой судьбы забросила его в стены альма матер. Где он и проработал два года, оставив о себе неизгладимое впечатление.
За время работы в амплуа лабного завхоза Матусевич чуть было не спалил родную Бауманку несколько раз. Причем каждый раз помимо своей воли. Однажды, работая болгаркой, он рассыпал вокруг себя фейерверк искр, которые подожгли вату и какую-то ветошь. Сам Матусевич, отложив «болгарку», с чувством выполненного долга «отчалил отобедать». Дым же после возгорания быстро заполнил все коридоры института. Пришлось прервать занятия и от греха подальше вывести сотни студентов из аудиторий. Вернувшись к месту событий, Матусевич был искренне удивлен результатом своих усилий.
Это не помешало ему буквально через час устроить второе возгорание. Закрашивая какую-то табличку, он распылил аэрозоль в неположенном месте. И снова сработала пожарная сигнализация. И снова его зафиксировали на месте преступления. Служба безопасности не успевала составлять акты.
Но самое главное – Матусевич считал себя непревзойденным остряком. Он подтрунивал над всеми – студентами, аспирантами, иногда даже над начальством. И искренне полагал, что равных ему в стенах Бауманки не было и нет. До тех пор, пока не напоролся на студента Генова.
Гений юмора Генов
Учеба в Бауманке – жесть. Лютая учеба. Бесконечные домашние задания (дз), которые еще нужно суметь защитить, курсовые, лабораторные работы, которые в лабах длятся порой по двенадцать часов кряду...
Надо уметь снимать накопившийся стресс. Если не придумаешь, как переключать внутренний «псих-рубильник», можешь словить нервный срыв.
Каждый бауманец свой «инсайд-рубильник» переключает по-своему. Кто-то до седьмого пота качается в спортзалах. Кто-то до потери пульса носится по беговым дорожкам близлежащего лефортовского стадиона. Кто-то зависает в близлежащих барах. Кто-то ударяется в спортивную «экстремалку» – адреналин позволяет на время отключиться от термеха и сопромата. Кто-то музицирует по вечерам на гитаре. Кто-то играет в местном театре. А кто-то фонтанирует остротами и троллит своих сокурсников и себя самого, вызывая у всех приступ позитива. Но чувство юмора – дар достаточно редкий. Немногие умеют взорвать ситуацию и включить фонтан эмоций «уважаемой публики».
Один из них – студент Генов.
Первый «боевой контакт» Генова и Матусевича состоялся после того, как «гиена пера» где-то в архивах Бауманки надыбал цельный мешок женских туфель. После чего в местной столярке исполнил из них целую серию деревянных скульптур «Из жизни подкаблучников». В этих скульптурах под женскими каблуками извивались и стенали деревянные подкаблучники. Кавалькада древесных несчастливцев была выставлена в прилабной кафешке (сами инженеры называли ее БП – блок питания). Узрев эти шедевры, Генов поздно вечером пробрался в блок и приклеил на мордаху каждого древесного страдальца фото Матусевича, которое нарыл в инете. После чего с видом отрешенной добропорядочности технично слинял из лабы. Вошедший в БП для «планового закусона» Матусевич был потрясен содеянным. В лабе у него появился достойный конкурент.
В первый же день очного знакомства Генов отметил тонкий изысканный вкус Матусевича, зафиксировав у того галстук «цвета кинжального удара» и свитер с «колоратурой взбесившегося хамелеона».
«Шутейки у вас, сударь, по своей убогости напоминают эротический сон агрария и имеют сугубо мемориальную ценность», – ехидно отметило юное дарование, оценивая таланты противника. Матусевич сделался буен и обильно истек ядовитой лимфой.
Кроме того, Генов совершенно искренне полагал, что вся работа Матусевича в лабе напоминала в лучшем случае расслабленную синекуру, в худшем – олимпийские игры для живучих выкидышей. После чего стал долбить Матусевича его же оружием – стихами. Получилось весьма остроумно:
«Наш Матусевич вирши пишет
Так же, как ест, и пьет, и дышит.
Но коль писал бы он нечасто,
Мы задохнулись бы от счастья.
А кои затаил дыханье,
В лабе рвануло б беснованье».
После чего при каждой встрече у оппонентов между лопаток пробегал охотничий озноб. В голове начинали калейдоскопить идеи – как техничней «уесть супостата». Вскипал интеллектуальный бокс. Обоих оппонентов могла откупорить незначительная деталь из жизни соперника, вызвав гомеопатическую долю сарказма.
Генов умудрился «приколоть Матусевича, как бабочку» даже в факультетском туалете – на выходе из зала. При одном появлении оппонента по его лицу пробежала светлая судорога вдохновения. Отсканировав маршрут движения того от двери до санузла, он с доброй терапевтической улыбкой поинтересовался, почему «ястреб словесности» с подозрительным постоянством посещает исключительно кабинку для инвалидов. По залу среди всех «исполняющих естественный долг» пронеслась струя веселья.
Матусевич же, тихо зверев, понял, что от Генова в Бауманке ему не спрятаться нигде.
РS: Разумеется, все персоналии в этом опусе выдуманы, а все совпадения – случайны.
Продолжение следует
Комментарии читателей Оставить комментарий
Я с этим "Матусевичем" пять лет в одних общагах жил. Учился он по натуре из рук вон плохо. Его спасали всей общагой Но в студенческой среде был чрезвычайно активен. Пол-общаги его обожала, другая половина - не выносила. Пограничный был чувак. Я думаю, в лабе он вокруг своей персоны создал примерно такую же атмосферу. А из лабы его еще не вынесли, проклиная тот день и час, когда взяли на работу, нет? Или это неточно?
Задорный материал!
Я работал и учился в МВТУ в 80-х.
Работать было весело, а учиться грустно.
Хотя не грустно, а тяжело.
Жду продолжения.
А я знаю Матусевича лично.
Игорек пять лет учился
Под художественный свист.
Инженер - не получился.
Получился - журнали..
Имя Баумана ему было присвоено уже в 1920-е кажется. Но если говорить о его типажах, т.е. известных выпускниках, то у меня есть для вас ещё один: некто Альфред Розенберг, из русских (остзейских) немцев, в 1918 года окончил Московское высшее техническое училище (МВТУ) с дипломом первой степени как инженер-архитектор. Известность впрочем ему принесла не архитектура, а политика -- он стал главным идеологом немецкого национал-социализма, а в 1941-44 -- Рейхсминистром Восточных Территорий, т.е. оккупированных земель СССР. Реальной власти у него впрочем почти что не было -- всё решали рейхкомиссары отдельных территорий вроде пресловутого гауляйтера Коха, которые Розенберга не ставили ни в грош. Тем не менее после войны Розенберга повесили, а вот сам Кох благополучно дожил до 1986 года в польской тюрьме санаторного типа и даже смотрел по ТВ фильмы про то, как Кузнецов его убить пытался. Очень смеялся при этом, говорят. Впрочем, это другая история.
Но Бауманка -- да, многих интересных товарищей воспитала.
Всё впереди.