Театральная премьера «Фортуна» по Цветаевой: из розового будуара на гильотину
Судьба стихотворных пьес Серебряного века крайне сложна. К ним нечасто обращаются, поскольку тогда царил синтез искусств и такие драмы не очень подходят собственно для театральной сцены. Также нужно учитывать и ряд других нюансов, вроде вольного обращения с историческим материалом. Ведь в декорациях той или иной эпохи, писатели той поры зашифровывали зачастую свои отношения с современниками.
Все перечисленные особенности в полной мере приложимы к пьесе в пяти картинах «Фортуна» Марины Цветаевой. Сочиняя ее замерзающими чернилами в послереволюционной Москве 1919 года, поэтесса, прежде всего, сублимировала свои чувства к актеру и режиссеру Юрию Завадскому. Не могли ускользнуть из-под ее взора и явственные параллели между разбушевавшейся в России трагедии и Французской революцией. А тоску по исчезнувшей красоте Марина Цветаева выразила не только в чеканных и афористичных строках пьесы, но и в изысканном декоре, порою граничившим с откровенным кичем. Она буквально засыпала своих героев розами и залила розовым светом.
Все эти особенности постарались учесть режиссеры пьесы Иван Рябенко и Елизавета Шахова. С первых же секунд действа зрителей буквально погружают в куртуазную атмосферу балов XVIII века, когда живой квартет в напудренных париках начинает играть «Альпийскую пастушку» Джакомо России. Знакомство с известным авантюристом и сердцеедом герцогом Лозэном (Арман-Луи де Гонто-Бирон) происходит у зрителя буквально с того момента, когда он лежит в люльке. Нянюшка (Анна Комова) умиляется: «Ну хоть сейчас под стекло — и в шкафчик!»
Однако к этому сиропу стоит отнестись с изрядной долей скептицизма. Младенец растет в условиях острого дефицита любви, потому что его мать умирает сразу после родов, а похотливому отцу он не особенно нужен. Как с игрушкой обращается с ним и капризная кузина, программирующая на то, что изысканного лексикона мужчинам можно достичь только с помощью вольного обращения с дамами. Ну, вот он и рад стараться, соблазняя польскую графиню Изабеллу Чарторийскую (Ольга Тенякова), которая рожает от него ребенка. И здесь подлинной любви нет и в помине, потому что экзальтированная особа хоть и азартно выпытывает подробности детства герцога у его няни, но готова убить их более старших детей только за то, чтобы цвет на щеках возлюбленного стал еще розовее.
Господство розового мы наблюдаем и в спальне королевы Марии-Антуанэтты. Ее роль просто блестяще исполнила Алла Юганова, которая была одинаково органична и в пасторальных сценах со служанкой Клэрэттой (Лейла Эгамова), и в пластичных этюдах с Лозэном, (Алексей Гиммельрейх) вокруг которого вилась буквально, как змея. Вершиной виртуозности участников этой сцены стало буквальное изображение фразы «мы рухнем, как двойная башня!»
Ну, собственно, и рухнули! Перед четвертой картине со сцены резко сходит на нет все розовое и пышное и нарочито бесцеремонно устраняются музыканты, а изрядно накуролесивший Лозэн остается наедине с гильотиной. Зритель наглядно понимает, как был на самом деле весь этот нарядный мир напыщенных страстей. Лозэн еще по привычке пытается флиртовать с дочкой привратника тюрьмы (Полина Чернова) и заказывает себе устриц к последнему позднему ужину (или раннему завтраку?), возможно, воплощавшим тоску самой Цветаевой в голодной Москве по изысканной еде. Но мы-то понимаем, что Фортуна (Евгения Курова), совратившая герцога с пути истинного тут не причем, и так закончит свои дни каждый, попытавшийся перевернуть мир во имя собственного эго.
Комментарии читателей Оставить комментарий