«Перевод голосования в электронный формат даёт поистине бескрайние возможности тем, кто владеет цифровыми платформами»

Проводники цифровизации умалчивают о несовместимости политической системы общества, стремящегося стать цифровым, с демократией 

Понятие «демократия» давно и заслуженно вызывает в нашей стране саркастическую усмешку. Дискредитация его началась задолго до прихода к власти В.Путина, которого политические противники обвиняют в авторитаризме и антидемократизме. Без разгона Верховного Совета в 1993 году и лишения Г.Зюганова победы на президентских выборах в 1996-м “долгое государство Путина” попросту бы не возникло.

Но если при “управляемой демократии” последних двух десятилетий сохранялись хотя бы внешние атрибуты демократического устройства, важнейшим из которых оставалась номинальная подконтрольность выборов силам гражданского общества, то две последние кампании – голосование по изменениям Конституции в июне 2020 г. и парламентские выборы сентября 2021 г. – обозначили чёткую тенденцию на сворачивание и их.

Сторонники внедрения дистанционно-электронных способов подачи и учёта голосов упирают на безальтернативность цифровизации, на необходимость шагать в ногу со временем. И в известной степени они правы. Если цифровые технологии бурно развиваются и на глазах переформатируют социальное бытие, то наивно предполагать, что сфера политики останется не затронута ими. Необходим помнить другое.

Изменение основ жизни неминуемо ведёт и к изменению основ политической системы. В том числе и тех, что на протяжении длительного времени считались базовыми и не подлежащими пересмотру. Цифровые технологии, созданные и совершенствуемые, уже получили колоссальное распространение и не могут быть в одночасье “закрыты”, как не могли быть в своё время “закрыты” технологии книгопечатания или применения паровых машин. Они всё отчётливее определяют облик современности.

Однако проводники цифровизации – отчасти в силу присущей человеку инертности мышления, отчасти умышленно – умалчивают о другом. О принципиальной несовместимости политической системы общества, стремящегося стать цифровым, с демократией – по крайней мере, в том смысле, в котором она всё ещё продолжает пониматься большинством.
Буржуазная демократия как политическая система (а именно её на заре нашей буржуазно-криминальной революции 80-90-х годов XX в. взялись в России с энтузиазмом сооружать) была обязана своим рождением промышленному капитализму.

На своей исторической родине – Западе – на протяжении почти двух столетий она была с ним неразлучна. Именно развитие промышленного капитализма способствовало выходу на политическую арену широкого слоя лично свободных людей, вырвавших затем в ходе длительной и ожесточённой борьбы гражданские права. Право через институт всевозможных общественных наблюдателей и контролёров отследить, тому ли кандидату ушёл в реальности поданный тобой голос (или, напротив, не украдены ли отданные за тебя голоса в случае, если сам являешься кандидатом) – одно из ключевых.

Без его соблюдения, хотя бы и формального, демократия собственно демократией не является, поскольку включает в себя ее только громкие декларации, но реализуемые на практике механизмы реализации гражданских прав. Демократия предполагает не только практическую возможность проголосовать на участке для каждого обладающего правом голоса гражданина, но и возможность верифицировать итоги волеизъявления, и если они искажены – предъявить общественности конкретные факты подтасовок.

Эмпирический опыт свидетельствует, что общество, принявшее цифровизацию в качестве как минимум господствующего технологического уклада, быстро скатывается в вопиющий антидемократизм при всей своей кажущейся открытости. Такое происходит не только в России. В государствах Запада, где развитие Интернета началось раньше, процессы свёртывания демократии выражены ещё очевиднее.

Технологии электронно-дистанционного голосования, опробованные в ноябре 2020 года на выборах президента в США, реальной возможности схватить фальсификаторов за руку представителям гражданского общества не давали. Наблюдатели, непосредственно присутствующие на избирательных участках при очном голосовании и последующем подсчёте голосов могут наблюдать всю процедуру воочию, и если осуществляются вбросы бюллетеней либо мухлёж при подсчёте – их убедительно зафиксировать.

Способы нейтрализации наблюдателей (от разнообразного их обмана и вплоть до подкупа, запугивания, изгнания с участков), разумеется, отработаны давно, но речь сейчас не о них. При внедрении заочного, дистанционного голосования общество лишается даже номинальной возможности собрать достоверные доказательства нарушений.

“Карусельщика” схватить на месте преступления возможно физически. Подменяющего бюллетени члена избирательной комиссии тоже. Удостовериться же в разумные сроки, отправлял ли по почте тот иной гражданин бюллетень (и в пользу какого именно кандидата отправлял), нажимал ли на клавиатуре соответствующую кнопку или не нажимал – нет.

Вряд ли смогут аргументировано оспорить результаты думских выборов по одномандатным округам в Москве и представители КПРФ, чьих кандидатов лишили казалось бы уже завоёванных мандатов как раз электронные голоса. Глава КПРФ Г.Зюганов может, конечно, ругать председателя ЦИК Э.Памфилову и утверждать, что у партии украли места в Думе, но явить неоспоримые доказательства махинаций – вряд ли. И дело здесь даже не в наличии политической воли, а в сугубо технических аспектах.

Перевод голосования в электронный формат даёт поистине бескрайние возможности тем, кто владеет цифровыми платформами. Наблюдатели, сверка списков, ручной пересчёт, бумажные протоколы – всё это превращается в рудименты. В технологиях фиксации и учёта цифровых бюллетеней не всегда способны разобраться и профильные специалисты, не то, что люди, не обладающие познаниями в области цифровых сетей. И уж тем более в них “плавают” массы, владеющие Интернетом на уровне пользователей, но отнюдь не на уровне сисадминов.

Стремительное разрушение устоявшейся демократической процедуры, пусть даже исполняемой по большей части и ритуально – вот основное и главное следствие экспансии “цифры” в сферу политики. Удалённость и “дистант” для режимов буржуазной демократии, судя по ряду признаков, являются той “закрывающей технологией”, какой мануфактурные, а затем и промышленные производства оказались для режима феодального абсолютизма.

Цифровизация подчиняет себе не только сферу политики, но, в первую очередь, сферы экономическую и социальную. Расплывчатый и невнятный термин “постиндустриализм”, которым ранее пытались обозначить процесс сворачивания промышленности в развитых странах, обретает вполне конкретное содержание. Уводу выборов в режим электронно-цифровой непрозрачности (а значит – и полному отсечению граждан от контроля за подведением их итогов) предшествовало возникновение широкого слоя людей, не занятых созданием каких-либо материальных благ и плохо вписывающихся в рамки традиционного капитализма.

Первоначально казалось, что цифровизация – ветер в их паруса, однако, несмотря на повсеместное воодушевление от возможности вещать и собирать “лайки” через Youtube или вызывать такси в три-четыре кнопочных клика, перспективы их туманны. Царями горы при дальнейшем развитии цифровизации с гораздо большей вероятностью сделаются владельцы цифровых платформ, без обращения к которым скоро уже будет не расплатиться за хлеба в магазине, а вовсе не фрилансеры или завсегдатаи Инстаграма.

Разумеется, каким именно окажется мир победившей “цифры”, сегодня не может знать никто. В том числе и те, кто цифровые технологии и всё им сопутствующее активно продвигает. Вполне возможно, он окажется таким, что от него отшатнутся даже многие из его нынешних адептов. Зафиксируем другое. Буржуазная демократия в нём, скорее всего, будет упразднена. Ибо социально-экономические предпосылки для её сохранения на глазах исчезают.